Я ничего не имею против бога, мне просто не нравится его фан-клуб. ~Quid me nutrit sed me destruit.~
Чудесное луховичное утро – румяный ломоть зарождающегося рассвета за переплетом окна, лиловый призрак хрустальной березы с длинными растрепанными космами, тающие в шелковичной заводи неба звезды...
Небольшая комнатка-мансарда прогрета до основания и напрочь лишена воздуха подобно бескрайней пустыне Сахаре – горло затянуто обезвоженным узлом, а будто бы приросший к небу язык напоминает собой старый, ссохшийся ремень из свиной кожи.
Наудачу ввинчиваю непослушные лапы сначала в узкую темную джинсу, а затем - в пушистые войлочные тапки; просовываю взлохмаченную голову в необъятную майку, на поверку оказавшейся Труповым Archgoat`ом.
И вот я уже неуклюже (тапули 40-го размера однако, с подошвою новой и гладкой, как коленка младенчика), спросонья шлепаю к заветной лестнице (неудобная, скалолазная кракозябра под углом примерно градусов в 50 от пола, высоченные кручи-ступени, щедро залитые тремя слоями эпоксидного лака), делаю первый эмпирический шаг в пустоту и…
Пятка в неудобоваримой тапке легко мазнула по скользкому дереву и эффектно вылетела вверх, подобно спусковой пружине в слаженном стрелковом механизме.
…Только и успела, что пропороть разверстой ладонью горячечный воздух в поисках заветной кромки перил и рефлекторно податься назад – чтобы хотя бы не кубарем, чтобы не переломать к чертям собачьим хлипкий стебелек собственной шеи…
Сверзлась вниз стойким оловянным солдатиком, почти что культовыми санками Маколея Калкина, по пути считая каждый убогий выступ – лопатками, копчиком, поясничкою…
………………………………
Заспанные очевидцы, выбежавшие на чудовищную заутреннюю «звонницу» и мой полузадушенный вопль, потом с жаром утверждали, что грохот во всем доме стоял как минимум секунд десять. Удивительно, как еще и сама лачуга наша не сложилась рассеянным карточным домиком от такого громобойного спуска…
* * *
Что ж…
На мягких тканях и пострадавшей спине переспелой вишнею наливаются внушительные синяки-гематомы. Четвертый палец на правой ноге пустил слабенький залп крови из-под ногтя и скрючился как-то совсем уж нелепо – будто пьяный вояка, заваливший весь полковой строй.
После парочки труповых попыток «потрогать» странно торчащего в сторону «отщепенца» я взывала подстреленным волком и едва ли не уползла в дальний угол – прятаться за богатырской спиною бывалого Винда. На общем военном совете было решено немедленно ехать в травматологическое отделение зарайского лазарета.
Больница встречает нас обшарпанными стенами цвета теплой детской отрыжки, допотопным оборудованием времен второй мировой и опустевшими злачными коридорами в духе нетленного Сайлент Хилла.
В перевязочной, стерильной и стылой, гуляет леденеющий ветер – кто-то из медсестер забыл закрыть окно; и теперь я неловко крючусь на колченогом табурете, музыкально пристукивая зубами, обреченно изучая вздыбленные, красиво загнутые папирусы отслоившейся краски на потолке.
Тем временем, в коридоре для ожидающих друзей начался очередной виток кислотного трэша – появляются новые протокольные кадры, среди которых – боевая алкоманка-хулиганка с форменною свитою взвинченных полицмейстеров. Дебоширка истошно брызжет слюной, грозится набить морду всему докучливому и живому, а также порывается раздраконить скудное больничное имущество…
Что поделать, Трупа как раз прошлым вечером планировал начать снимать документальное кинцо… и мнил себя будущим именитым режиссером, почти студиозой – Кубриком.
Окрысившись на Ника за то, что тот согласился освидетельствовать ее неадекватное состояние и подписать полицейский протокол, всклокоченная гарпия кроет бедолагу отборным трехэтажным матом и гарантирует скорое знакомство с похоронных дел мастером. Трупа лишь инфернально посмеивается, втайне снимая откровения разбушевавшейся фантомасины на новенький ксяомиевский телефон.
…
Что ж, искомый палец действительно сломан – окончательно и бесповоротно.
Как назло, пострадала третья, самая последняя фаланга – та самая, которая крепит небольшой костяной отросточек к основанию ступни.
Стопа моя и небольшая полоска голени теперь плотно упакованы в тугой, еще теплый гипсовый кокон.
Пока Труп подкатывает серебристый ховер поближе к больничным воротам, всецело опираюсь на могучего Винда; следую за ним вприпрыжку, стараясь не поскользнуться на обнаженном ледке и не заработать себе в копилку еще один внеплановый гипс; и почему-то чувствую себя верным одноногим попугаем бедового капитана Флинта…
В конце концов, перелом – это не так уж плохо!)))
В приблудном «Перекрестке» Кнут и Николя покупают мне мороженку за вредность и красное французское – за храбрость.
А перед торжественным снятием мы все обязательно разрисуем гипсяру кто во что горазд - жутковатыми блэкарскими лого, маргинальными афоризмами и веселыми, чернушными картинками!
Небольшая комнатка-мансарда прогрета до основания и напрочь лишена воздуха подобно бескрайней пустыне Сахаре – горло затянуто обезвоженным узлом, а будто бы приросший к небу язык напоминает собой старый, ссохшийся ремень из свиной кожи.
Наудачу ввинчиваю непослушные лапы сначала в узкую темную джинсу, а затем - в пушистые войлочные тапки; просовываю взлохмаченную голову в необъятную майку, на поверку оказавшейся Труповым Archgoat`ом.
И вот я уже неуклюже (тапули 40-го размера однако, с подошвою новой и гладкой, как коленка младенчика), спросонья шлепаю к заветной лестнице (неудобная, скалолазная кракозябра под углом примерно градусов в 50 от пола, высоченные кручи-ступени, щедро залитые тремя слоями эпоксидного лака), делаю первый эмпирический шаг в пустоту и…
Пятка в неудобоваримой тапке легко мазнула по скользкому дереву и эффектно вылетела вверх, подобно спусковой пружине в слаженном стрелковом механизме.
…Только и успела, что пропороть разверстой ладонью горячечный воздух в поисках заветной кромки перил и рефлекторно податься назад – чтобы хотя бы не кубарем, чтобы не переломать к чертям собачьим хлипкий стебелек собственной шеи…
Сверзлась вниз стойким оловянным солдатиком, почти что культовыми санками Маколея Калкина, по пути считая каждый убогий выступ – лопатками, копчиком, поясничкою…
………………………………
Заспанные очевидцы, выбежавшие на чудовищную заутреннюю «звонницу» и мой полузадушенный вопль, потом с жаром утверждали, что грохот во всем доме стоял как минимум секунд десять. Удивительно, как еще и сама лачуга наша не сложилась рассеянным карточным домиком от такого громобойного спуска…
* * *
Что ж…
На мягких тканях и пострадавшей спине переспелой вишнею наливаются внушительные синяки-гематомы. Четвертый палец на правой ноге пустил слабенький залп крови из-под ногтя и скрючился как-то совсем уж нелепо – будто пьяный вояка, заваливший весь полковой строй.
После парочки труповых попыток «потрогать» странно торчащего в сторону «отщепенца» я взывала подстреленным волком и едва ли не уползла в дальний угол – прятаться за богатырской спиною бывалого Винда. На общем военном совете было решено немедленно ехать в травматологическое отделение зарайского лазарета.
Больница встречает нас обшарпанными стенами цвета теплой детской отрыжки, допотопным оборудованием времен второй мировой и опустевшими злачными коридорами в духе нетленного Сайлент Хилла.
В перевязочной, стерильной и стылой, гуляет леденеющий ветер – кто-то из медсестер забыл закрыть окно; и теперь я неловко крючусь на колченогом табурете, музыкально пристукивая зубами, обреченно изучая вздыбленные, красиво загнутые папирусы отслоившейся краски на потолке.
Тем временем, в коридоре для ожидающих друзей начался очередной виток кислотного трэша – появляются новые протокольные кадры, среди которых – боевая алкоманка-хулиганка с форменною свитою взвинченных полицмейстеров. Дебоширка истошно брызжет слюной, грозится набить морду всему докучливому и живому, а также порывается раздраконить скудное больничное имущество…
Что поделать, Трупа как раз прошлым вечером планировал начать снимать документальное кинцо… и мнил себя будущим именитым режиссером, почти студиозой – Кубриком.
Окрысившись на Ника за то, что тот согласился освидетельствовать ее неадекватное состояние и подписать полицейский протокол, всклокоченная гарпия кроет бедолагу отборным трехэтажным матом и гарантирует скорое знакомство с похоронных дел мастером. Трупа лишь инфернально посмеивается, втайне снимая откровения разбушевавшейся фантомасины на новенький ксяомиевский телефон.
…
Что ж, искомый палец действительно сломан – окончательно и бесповоротно.
Как назло, пострадала третья, самая последняя фаланга – та самая, которая крепит небольшой костяной отросточек к основанию ступни.
Стопа моя и небольшая полоска голени теперь плотно упакованы в тугой, еще теплый гипсовый кокон.
Пока Труп подкатывает серебристый ховер поближе к больничным воротам, всецело опираюсь на могучего Винда; следую за ним вприпрыжку, стараясь не поскользнуться на обнаженном ледке и не заработать себе в копилку еще один внеплановый гипс; и почему-то чувствую себя верным одноногим попугаем бедового капитана Флинта…
В конце концов, перелом – это не так уж плохо!)))
В приблудном «Перекрестке» Кнут и Николя покупают мне мороженку за вредность и красное французское – за храбрость.
А перед торжественным снятием мы все обязательно разрисуем гипсяру кто во что горазд - жутковатыми блэкарскими лого, маргинальными афоризмами и веселыми, чернушными картинками!
@настроение:
трэш, угар и содомия....