Я ничего не имею против бога, мне просто не нравится его фан-клуб. ~Quid me nutrit sed me destruit.~
Нет больше Мэнсы.
И изодранного куска моего сердца тоже нет.
Все началось недели полторы назад.
Редкое сухое покашливание, апатия, тяжелое дыхание.
Ощущение такое, будто бы кошка пытается срыгнуть – но не может.
Поначалу думали – шерсть в желудке.
Или рыбья кость я горле. Лечили специальной кошачьей пастой.
А потом было два приступа – днем и ночью.
Мэнса заваливается на пол с глухим стуком - точно живой костяной мешок.
Падает подстреленной лошадью, впалые бока ходят ходуном.
Надрывное, сиплое дыхание перемежается жалобными, тонкими мявками боли.
Из последних сил пытается спрятаться, забиться в самый дальний и темный угол.
Вчера должна была подъехать ветеринарша – тетя Трупа.
Не подъехала. Ограничилась консультацией по телефону.
Резюмировала проблемы с сердцем. Посоветовала сделать ЭХО.
Рунический расклад накануне – Феху. Хагалаз. Наутиз.
Щедро изливаю кровь на ритуальный жертвенник, безотчетно понимая, что это не поможет.
Вердикт рун окончателен, неумолим, обжалованию не подлежит.
В Жулебино записалась на эхо сердца. Купила в «Четырех лапах» переноску.
Кошка не ест, не пьет и не ходит в туалет уже второй день.
Нет сил дожидаться смутного завтра с его чертовой сердечной энцефалографией.
Несу Мэнсу в ближайший ветеринарный пункт на Вугах.
Она слабо мечется в своем нейлоновом коробе, а буквально в двадцати метрах от ветпункта начинает страшно кричать.
Хрипло, протяжно, обреченно… Так не умеют даже люди.
Каждый всхлип ее - ножом разделочным прямо по грудине.
Царап-царап. Царап-царап.
НЕ.ВЫ.НО.СИ.МО.
На жестяном столе приемной началась агония.
«А она у вас точно живая?»
Первый вопрос, который задает мне добрая тетя-ветеринар.
Лапы Мэнсы подгибаются сухими стручками, и она ничком заваливается на бок.
Опять. Слюни-конвульсии-спазмы.
И боль. Страшная, коростой кожи ощутимая боль.
Я бы отдала все, чтобы пережить ее вместо Мэнсы.
Ведь она такая маленькая, хрупенькая, ни в чем не повинная.
А я – большая и сильная. Я – то выдержу любую.
Тетя слушает полуживую, поникшую кошку.
Отек легких – говорит она.
А сердце, наоборот, очень сильное – как у быка.
Именно из-за этого сердца Мэнса еще условно жива.
Говорит, что никогда нельзя консультироваться с врачом по телефону.
Говорит, что такие вот «медосмотры на расстоянии» - чистейший воды бред.
А потом был укол, обезболивающее.
И Мэнса начала потихоньку засыпать. Навсегда.
Глаза помутнели, стали похожи на туманное утро над озером.
Морда моя – слякотная, покоробленная.
Мокрая как у утопленника.
И все еще бьет дрожь – рубленными, длинными очередями.
Добрая тетя, глядя на меня, берет каких-то 150 рублей.
«Как за обычный осмотр» - мягко говорит она, аккуратно укладывая Мэнсу в пластиковый мешок.
«У вас ведь есть еще кошка… Так что переноска вам понадобится» - поясняет она свое действие, помещая Мэнсу в новенький черный короб.
Вернувшись домой, с полчаса бездумно сижу на диване.
Баюкаю на руках, глажу любимую кошку, целуя в махровый, темненький лобик.
Целую и плачу. Целую и плачу. Прошу прощения. Уже надрывно истерю.
И тельце – легкое-легкое… Спустя 5 часов окоченело, потяжелело.
Глаза закатились куда-то вбок.
Пасть открыта. Язык - словно кусок бледно-розового пластилина.
А мне все еще кажется, что у нее бьется сердце.
Слабо, чуть – чуть, но бьется.
Уже и не понимаешь - твой ли это пульс собственный, либо так пульсирует тельце мертвой кошки на руках.
На всякий случай прислонила зеркальце к ее мордочке – нет, не запотело.
А потом - корвалол успокоительное, обезболивающее.
Полчерепа раскалывается так, будто в нее забили раскаленные гвозди.
А Лизонька глупая. Лизонька не понимает.
Все лезет к мертвой Мэнсе шерстку вылизывать.
Заперла ее, глупую, в туалете, а сама все еще вою, как раненный зверь.
Около 10 вечера Никлаус пришел с работы.
К тому времени я уже обернула Мэнсу в красивое полотенце, положила в коробку из-под обуви.
Ник даже лунницу с бирюзой пожертвовал. Одели на шею.
Я по пути желтый полевой цветок сорвала.
В ночь ходили в Томилино.
Похоронили Мэнсиньку там, в парке, под елочкой.
Копали могилку около часа – по очереди, маленькой садовой лопаткой.
Грунт - кусачий, холодный, иссеченный тугими лабиринтами корневищ.
Зажгли черную свечу и кусок шарлотки рядом оставили.
читать дальше
И изодранного куска моего сердца тоже нет.
Все началось недели полторы назад.
Редкое сухое покашливание, апатия, тяжелое дыхание.
Ощущение такое, будто бы кошка пытается срыгнуть – но не может.
Поначалу думали – шерсть в желудке.
Или рыбья кость я горле. Лечили специальной кошачьей пастой.
А потом было два приступа – днем и ночью.
Мэнса заваливается на пол с глухим стуком - точно живой костяной мешок.
Падает подстреленной лошадью, впалые бока ходят ходуном.
Надрывное, сиплое дыхание перемежается жалобными, тонкими мявками боли.
Из последних сил пытается спрятаться, забиться в самый дальний и темный угол.
Вчера должна была подъехать ветеринарша – тетя Трупа.
Не подъехала. Ограничилась консультацией по телефону.
Резюмировала проблемы с сердцем. Посоветовала сделать ЭХО.
Рунический расклад накануне – Феху. Хагалаз. Наутиз.
Щедро изливаю кровь на ритуальный жертвенник, безотчетно понимая, что это не поможет.
Вердикт рун окончателен, неумолим, обжалованию не подлежит.
В Жулебино записалась на эхо сердца. Купила в «Четырех лапах» переноску.
Кошка не ест, не пьет и не ходит в туалет уже второй день.
Нет сил дожидаться смутного завтра с его чертовой сердечной энцефалографией.
Несу Мэнсу в ближайший ветеринарный пункт на Вугах.
Она слабо мечется в своем нейлоновом коробе, а буквально в двадцати метрах от ветпункта начинает страшно кричать.
Хрипло, протяжно, обреченно… Так не умеют даже люди.
Каждый всхлип ее - ножом разделочным прямо по грудине.
Царап-царап. Царап-царап.
НЕ.ВЫ.НО.СИ.МО.
На жестяном столе приемной началась агония.
«А она у вас точно живая?»
Первый вопрос, который задает мне добрая тетя-ветеринар.
Лапы Мэнсы подгибаются сухими стручками, и она ничком заваливается на бок.
Опять. Слюни-конвульсии-спазмы.
И боль. Страшная, коростой кожи ощутимая боль.
Я бы отдала все, чтобы пережить ее вместо Мэнсы.
Ведь она такая маленькая, хрупенькая, ни в чем не повинная.
А я – большая и сильная. Я – то выдержу любую.
Тетя слушает полуживую, поникшую кошку.
Отек легких – говорит она.
А сердце, наоборот, очень сильное – как у быка.
Именно из-за этого сердца Мэнса еще условно жива.
Говорит, что никогда нельзя консультироваться с врачом по телефону.
Говорит, что такие вот «медосмотры на расстоянии» - чистейший воды бред.
А потом был укол, обезболивающее.
И Мэнса начала потихоньку засыпать. Навсегда.
Глаза помутнели, стали похожи на туманное утро над озером.
Морда моя – слякотная, покоробленная.
Мокрая как у утопленника.
И все еще бьет дрожь – рубленными, длинными очередями.
Добрая тетя, глядя на меня, берет каких-то 150 рублей.
«Как за обычный осмотр» - мягко говорит она, аккуратно укладывая Мэнсу в пластиковый мешок.
«У вас ведь есть еще кошка… Так что переноска вам понадобится» - поясняет она свое действие, помещая Мэнсу в новенький черный короб.
Вернувшись домой, с полчаса бездумно сижу на диване.
Баюкаю на руках, глажу любимую кошку, целуя в махровый, темненький лобик.
Целую и плачу. Целую и плачу. Прошу прощения. Уже надрывно истерю.
И тельце – легкое-легкое… Спустя 5 часов окоченело, потяжелело.
Глаза закатились куда-то вбок.
Пасть открыта. Язык - словно кусок бледно-розового пластилина.
А мне все еще кажется, что у нее бьется сердце.
Слабо, чуть – чуть, но бьется.
Уже и не понимаешь - твой ли это пульс собственный, либо так пульсирует тельце мертвой кошки на руках.
На всякий случай прислонила зеркальце к ее мордочке – нет, не запотело.
А потом - корвалол успокоительное, обезболивающее.
Полчерепа раскалывается так, будто в нее забили раскаленные гвозди.
А Лизонька глупая. Лизонька не понимает.
Все лезет к мертвой Мэнсе шерстку вылизывать.
Заперла ее, глупую, в туалете, а сама все еще вою, как раненный зверь.
Около 10 вечера Никлаус пришел с работы.
К тому времени я уже обернула Мэнсу в красивое полотенце, положила в коробку из-под обуви.
Ник даже лунницу с бирюзой пожертвовал. Одели на шею.
Я по пути желтый полевой цветок сорвала.
В ночь ходили в Томилино.
Похоронили Мэнсиньку там, в парке, под елочкой.
Копали могилку около часа – по очереди, маленькой садовой лопаткой.
Грунт - кусачий, холодный, иссеченный тугими лабиринтами корневищ.
Зажгли черную свечу и кусок шарлотки рядом оставили.
читать дальше
-
-
14.09.2015 в 08:02-
-
14.09.2015 в 21:11-
-
17.09.2015 в 23:18Я знаю - она обязательно вернется.
Котенышем маленьким, обязательно черным, но с таким же огромным, любящим и нежным сердечком.
А пока... Я просто вижу ее во снах. И все еще чувствую рядом, будто бы она - уже часть меня...
Спасибо!
-
-
17.09.2015 в 23:32Такие просто не умеют предавать, что бы там не говорили всякие олухи от зоологии...
Кошки - далеко не компаньоны. Особенно если их любят по-настоящему.
Кошки, как и любовь - это состояние души!)
-
-
18.09.2015 в 23:23