Я ничего не имею против бога, мне просто не нравится его фан-клуб. ~Quid me nutrit sed me destruit.~
Бессвязно-гадостно-желчно продолжается.
Он меряет комнату широкими шагами, из стороны в сторону, точно карманный недогитлер в припадке эпилептического буйства.
Орет благим матом, вращает растресканными красными шариками глаз, брызжет гиперфонтанами слюны, трясет патронташем оплывшей пятерни перед глазами.
Выворачивает руки, когда после пары вкрадчивых, безответных просьб я пытаюсь самостоятельно убрать дрожащую сосиску-палец от своего лица.
Он уповает на то, что всем девчонкам нравится, когда их бьют.
И что все его друзья бьют своих девчонок. И – да – да! – им, конечно же, нравится.
Я же в противовес картонному фюреру – покойная, стылая и омертвевшая.
Словно мороженная треска в промышленном холодильнике.
Или заиндевевшее, покрытое лилейной коркой озеро, припорошенное сверху льдистыми кубиками кисловато-сиропной улыбки.
Гноисто-желтой, сифилитичной пудрой заретушированной.
По рубцевидным швам растянутой на героиновых шприцах.
И я в ответ вспоминаю Фесса – дела минувших дней, предания старины глубокой, конечно.
Тогда он тоже впервые поднял на меня руку в эпистолярном жанре бытовой склоки.
А в ответ получил кофейной чашкой прямо по морде.
Кровь тогда лилась градом и глухо щелкала об пол. Точно просыпанная оземь груда арахиса.
Кенотаф-квазар, финальный стоп-кадр, ликвидно-кровавое де жа вю - камеры беззвучно катятся назад, в плавучее пятно чернильной тени.
Точно оплывающая желудочным соком картинка-принт детства.
Именно тогда я перестала быть ребенком.
Когда много ранее, но в той же убийственной, отчаянной манере разбила стакан о проспиртованную голову родного отца.
Отца больше нет.
А у Фесса с тех повторных пор – жирный, стянутый, светло-лиловый шрам под глазом, длиной в 5, шириной почти в 1 сантиметр.
И по слухам, он все еще пускает байки своим новым знакомцам - друзьям о том, что получил эту боевую отметку в кровопролитной битве с чистопрудным гопарьем…
…
читать дальше
Он меряет комнату широкими шагами, из стороны в сторону, точно карманный недогитлер в припадке эпилептического буйства.
Орет благим матом, вращает растресканными красными шариками глаз, брызжет гиперфонтанами слюны, трясет патронташем оплывшей пятерни перед глазами.
Выворачивает руки, когда после пары вкрадчивых, безответных просьб я пытаюсь самостоятельно убрать дрожащую сосиску-палец от своего лица.
Он уповает на то, что всем девчонкам нравится, когда их бьют.
И что все его друзья бьют своих девчонок. И – да – да! – им, конечно же, нравится.
Я же в противовес картонному фюреру – покойная, стылая и омертвевшая.
Словно мороженная треска в промышленном холодильнике.
Или заиндевевшее, покрытое лилейной коркой озеро, припорошенное сверху льдистыми кубиками кисловато-сиропной улыбки.
Гноисто-желтой, сифилитичной пудрой заретушированной.
По рубцевидным швам растянутой на героиновых шприцах.
И я в ответ вспоминаю Фесса – дела минувших дней, предания старины глубокой, конечно.
Тогда он тоже впервые поднял на меня руку в эпистолярном жанре бытовой склоки.
А в ответ получил кофейной чашкой прямо по морде.
Кровь тогда лилась градом и глухо щелкала об пол. Точно просыпанная оземь груда арахиса.
Кенотаф-квазар, финальный стоп-кадр, ликвидно-кровавое де жа вю - камеры беззвучно катятся назад, в плавучее пятно чернильной тени.
Точно оплывающая желудочным соком картинка-принт детства.
Именно тогда я перестала быть ребенком.
Когда много ранее, но в той же убийственной, отчаянной манере разбила стакан о проспиртованную голову родного отца.
Отца больше нет.
А у Фесса с тех повторных пор – жирный, стянутый, светло-лиловый шрам под глазом, длиной в 5, шириной почти в 1 сантиметр.
И по слухам, он все еще пускает байки своим новым знакомцам - друзьям о том, что получил эту боевую отметку в кровопролитной битве с чистопрудным гопарьем…
…
читать дальше