Теплая нега воскресного утра кажется хрупкой и прозрачной, будто венецианское стекло.
Никуда не нужно спешить.
Можно ритуально тупить, творить духовные карты и отдыхать, задвинув все насущные проблемы в дальний ящик мироздания.
Kilius почти отвратительны и безыскусны, словно шматок переваренного куриного мяса – и вызывают у меня закономерный рвотный рефлекс - ручейком пряной желчи у самой кромки раздраженного неба.
Kilius очень хотят быть похожими на позднего Мэнсона, погруженного во мрачную диалектику своего безрадостного, апокрифического бытия.
Солнце восстает все выше и выше над соседними крышами дома - бесцветно-белый кругляш потускневшего металла в талой рыхлости заоблачной пены.
Весенние облака – почти клиническая брюшная прореха. Тронешь – рассыплется.
Ах даа, еще какая-то запаршивленная неделя - и наступят долгожданные, потом и кровью выстраданные праздники.
Распятое в червивой почве собачье дерьмо заметно потеплеет, гниловатые лужи разольются вширь, западный ветер усилится и начнет лихо бренчать захудалыми костьми, спрятанными под тонким слоем весенней ветровки.
Вот и аляповатая, тучная серость наползла на расплавленный червонец светила, похожая на обрывок слепой кишки.
Толстенький Лизун прогревает макабрические колени.
Неделя до майских...