У человека в душе дыра размером с бога, и каждый заполняет её как может.
На улице – топкое, кашистое месиво скукоженного снега, синевато-кишечное небо, проштопанное хирургическими иглами перегоревших сумерек. Грязные останки снежных баб – уродливые раны-расколы с вплетением поломанных веток, вымокших семян и все еще зеленой травы…
Такое состояние, когда хочется разбить весь мир к чертовой матери.
Вывернуть наизнанку его бледную, червячную хребтину, все глубже и глубже зарываясь руками в это ледяное, оплавленное серебро.
Перемолоть ртутные осколки обнаженными, распухшими ступнями, мешая кровь свою и чужеродную.
Крестообразно раскинуться в самой непотребной позе, осквернить себя и вскрыть надрывно хрипящее горло особо удачной, кристаллизированной мыслеформой.
Тут уже не спасут ни кубинские сантерии, ни гаитянское Вуду, ни ацтекское сантисмо, ни пало майомбе…
Только плановая, безотчетная и неизбежная аннигиляция.