Из мертвой материи, мертвых мыслей, мертвых желаний сделаны одежды у мертвых.
Приходят живые, и воскрешают мертвых, и уходят живые.
И поклоняются им мертвые, потому что думают, что они мертвы.


Морфей терзает, ублажает и четвертует меня, словно бы пытаясь выломать крохотные эндогенные мякиши-замочки моего бессознательного.
Опять отец.
Точнее, 2 отца.
Первый – нечто мутационное и вегетативное.
Сморщенная, антропологическая кукла в разрезе, своей длинной не превышающая 30 см.
Острый костный остов в венчике мяса с неразвитой, атавистической головкой диплодока.
Хрупкий, словно мейсенский фарфор.
У второго плоть старая, поюзанная и избитая, но на этот раз визуально-человеческая.
Растекшйеся на лежанке грузный мешок наспиртованных, тухлых органов.
Кажется, я опять самозабвенно избивала его до беспамятства.
После – хоронила где-то внизу, под окнами дома - кровяными, живородящими кусками.
Как раз по соседству с крысом-готом.
И, безусловно, по треклятой традиции, уже ровно через сутки опять наткнулась на его чудом неведомым вновь воедино собранное тело.
Чертов-мышечно-желтый-кубик-рубик.
На этот раз – какое-то простудное и апатичное, по-червячному завернутое в плед, мирно покоящееся на тошнотворно-апельсиновой корке плюшевого дивана.